В темноте что-то хрустнуло, заскрипело – кажется, один из камней уже не выдержал.
Я присел на пол, позабыв вернуть на место отвисшую челюсть. Гидры, кентавры, дриады – это еще можно стерпеть. Но такие глыбы не сдвинуть никому на свете! Разве что в соседнем узилище заперли парочку соскучившихся по свободе киклопов...
Скрежет усилился, что-то скрипнуло, и подземелье дрогнуло – первая глыба с грохотом ткнулась в пол. Я отскочил к противоположной стене, прикинув, что невидимые киклопы того и гляди захотят сыграть со мной в веселую игру «а ну-ка поймай» – с помощью парочки подходящих камней. Но все было тихо. Затем, где-то совсем близко, послышался вздох – тяжелый, полный глубокой печали. Я решил, что одному из киклопов искренне жаль разрушенную стену.
Дальнейшее последовало быстро. С жалобным скрипом камни покидали свои места, глухо ударяясь об пол. Темнота мешала разглядеть детали, но я подсчитал, что мои соседи вывернули четыре глыбы. Значит, сквозь пролом уже можно пройти – даже киклопу.
Наступило молчание, затем вновь – грустный, тоскливый вздох, а потом глубокий низкий голос негромко произнес:
– Кто ты, сосед мой, сидящий в узилище этом?
Челюсть вновь отвисла, а затем я поспешно зажал рот рукой, чтобы не захохотать во все горло.
Ну почему при встрече с этим солидным серьезным человеком порой становиться так весело?
Вспомнилась старая ассурская хохма:
– О богоравный Афикл! Ну зачем ты бьешься головой о стену? Скажи, ради богов, что ты будешь делать в соседнем узилище?
И опять – грустный вздох:
– Бился плечом я, содравши его преизрядно...
Подземелье вновь вздрогнуло – что-то громадное протискивалось сквозь пролом. Я возблагодарил Аннуаков и все милости их за темноту. При свете мой родственник наверняка кинулся бы обниматься. А в этом случае никакой костоправ не выручит.
– Ты ли окликнул меня, родич мой, Клеотер богоравный? – грустно поинтересовался герой, оказавшись по эту сторону порушенной преграды. – Ибо к тебе я стремлюсь и уж третью стену сокрушаю, чтобы увидеться нам!
– А з-зачем сокрушать? – брякнул я первое, что пришло в голову. – Не проще ли через дверь?
– Нет, то не проще отнюдь, родич мой, Клеотер-повелитель. Клялся сестре я твоей, что не трону засовы дверные. Клятве ж я верен, ты знаешь...
– Правдиво гласишь, о могучий... – только и вздохнул я.
Об Афикле, признаться, я совсем забыл. Выходит – зря. Подземелья Микасы действительно простояли недолго.
– Рассказывай, Афикл! – я осторожно приблизился у шумно вздыхавшему Гильгамешу. Что-то темное и громадное врезалось в мою спину, едва не сбив с ног. Кажется, герой хотел слегка хлопнуть меня по плечу в знак приветствия.
– Дней уже с десять сижу... – грустно начал он. – И поистине грустно мне думать, о богоравный мой друг Клеотер, что сижу я, увы, по заслугам в этом узилище мрачном, столь сходном с Аидом бездонным...
– По заслугам? – поразился я. – Тебя? Да за что?
Он объяснял долго, и постепенно я начал понимать. Сестричка Ктимена оказалась неглупа. Когда Афикл, победив каких-то не вовремя встреченных им чудищ, вернулся в столицу, его пригласили на пир. Ктимена осторожно расспросила о том, поддержит ли он новую власть. Растерявшийся герой начал ссылаться на свою очередную клятву – на этот раз мне – и тут ему поднесли чашу аласийского вина. Он выпил – и очнулся в подземелье. Гильгамешу было сказано, что на него накатил очередной приступ безумия, и теперь ему велено сидеть, не подходя к двери, чтобы кара богов не привела к многочисленным человеческим жертвам. Афикл долго терпел, но затем подобное надоело даже ему, и он, не в силах нарушить клятвы, занялся стенами:
– Ибо узнал я, мой царственный родич и мой повелитель, – пояснил он. – Что и тебе место здесь. И решил испросить я совета...
Узнал он это от Ктимены. Оказывается, отправив меня сюда, царевна поспешила прямиком к Гильгамешу.
– Понял, поссорились вы, – с грустью заметил он. – И поистине это печально, о Клеотер, что безделица стала причиной спора – того, что с Ктименой рассорил тебя. Брат с сестрою враждуют! О боги!...
Я почесал затылок. Вообще-то он прав. Трон в крысиной норе – поистине безделица перед лицом богов. Как говаривал мой учитель хабирру: маета и ловля ветра!
– Дивные речи вела, о ванакт, дочерь Главка! Венец предлагала – мне предлагала! Зачем? Не иначе, она невзлюбила храброго Мантоса. Стыд! И на ложе меня зазывала, ибо иное желает потомство. Ведь хворым сын народился ее. Невзлюбили, несчастную боги!..
– Бедняга, – посочувствовал я богоравному герою.
...Оказывается, у моей сестрички имелась-таки выигрышная кость! На стены Микасы восходит не дважды предатель Мантос, а сам богоравный Афикл. Козопасы боготворят моего родича, соседи – откровенно побаиваются, а шардана – уважают.
– Так и не понял, признаться, не в шутку ль те речи мне говорила Ктимена? И впрямь небылица – мужа оставить и встать мятежом на ванакта, на брата! Небывное дело!
– Небывное, – охотно согласился я. – Вот что, Афикл, ты спрашивал совета, вот тебе совет первый...
Я задумался. Объяснить простодушному герою происходящее не так просто.
– Прежде всего – никакого безумия у тебя нет и не было. Боги тут совершенно ни при чем. Три мерзавца – Скир, Арейфоой и Ифимедей накачивали тебя какой-то дрянью, и ты терял память. Помнишь, я тебе рассказывал? В детстве ты поехал в Микасу, подошел к алтарю и вдохнул дыма. И началось. Как только ты приезжал сюда...
– Увы мне, всех – и людей, и богов прогневившему! – вздохнул Афикл.
– Тебя хотели сделать живой молнией для врагов Ахиявы. А моя сестричка тебя просто опоила. Так что никакого безумия у тебя нет. Можешь смело подойти к двери и выломать ее. Я разрешаю.