За день до убийства начальник орха получил приказ из Микен с требованием отправить Накса с десятком воинов для заготовки провианта. Приказ был написан на обычной алебастровой табличке. Моя печать оказалась подделанной, хотя и достаточно искусно. При обыске в вещах исчезнувшего Накса был найден перстень из черной смолы – опознавательный знак шайки Калиба.
Вероятно, Калиб решил одной стрелой убить сразу двух уток – вывести из-под удара Накса и его людей, а заодно убрать излишне удачливого геквета. Расчет был прост – люди в доспехах смогут подойти к Эгеону вплотную и ударить внезапно. Правда, брат Прета сумел уложить троих убийц, но погиб и сам.
Оставалось поймать Калиба и Накса, распять их на крестах и принести поминальные жертвы душе Эгеона. Так, по крайней мере, считал Мантос. Прет ничего не сказал, но, кажется, не поверил.
Я, признаться, тоже.
Вечером я зашел к Дейотаре. Она выглядела весьма озабоченной, хоть и очень старалась не показывать этого. Мы уже решили, что выезжаем на следующий день. Следствие по поводу гибели Эгеона я приказал продолжить, а остальные дела могли подождать.
– Мне не нравится, что ты оставляешь здесь Мантоса, – заявила царица, когда я рассказал о своих планах.
– Но он лавагет...
– Вот именно. Отец учил – когда покидаешь царство, бери с собой всех, кому не веришь.
– Во имя Адада! – не сдержался я. – Тебе придется взять с собой всю Ахияву!
– А тебе? – огрызнулась Дейотара. – Наши головы будут торчать на копьях рядом, братец. Ты берешь Прета – это правильно. Но я бы взяла еще и Мантоса. И Ктимену тоже...
Дочь Главка три месяца назад родила сына и с тех пор безвыездно жила в своем загородном дворце. Кажется, она успокоилась и принялась за очередное покрывало, на этот раз для храма Поседайона.
– Ты заметил, ванакт, что Эгеон служил в Навплии? Ктимена живет неподалеку...
– Ну и что? – не понял я.
– Еще не знаю... Но, думаю, скоро буду знать. Не нравится мне это, ванакт! Прет считает всю историю с разбойниками выдумкой, и он прав.
Я кивнул – все слишком хорошо совпадало и подозрительно быстро выяснилось. Словно кто-то спешил спровадить меня из Микасы.
– Мы едем в Фивы, а там живет Скир. Он тоже не поверит...
Дейотара думала о том же, что и я. Ссориться с бывшим гекветом было опасно.
– Ты знаешь не все, царица, – вздохнул я, – есть еще одно дело.
И я пересказал ей беседу с шардана. Почему-то думалось, что Дейотара тут же примет какое-то решение – это в ее стиле. Но, к моему удивлению, дочь Ифимедея молчала. Кажется – впервые! – она выглядела растерянной.
– Это... Это придется решать тебе, ванакт, – наконец заметила она. – Тут я ничем не могу помочь.
– Как?!
Наверное, это прозвучало достаточно нелепо. Дейотара улыбнулась.
– Ты слабый правитель и грубый любовник, Клеотер. Я давно подумывала, чтобы править одной...
Такое я слыхал уже не первый раз и научился относиться к подобным заявлениям спокойно.
– Моей правой рукой стал бы Прет. Если уж мне суждено ублажать наемника, пусть это будет он. Прет по крайней мере видит разницу между лагерной девкой и царицей...
– Давай, – зевнул я. – Придется мне жениться на Ктимене...
Дейотара засмеялась:
– Говорят, когда-то было возможно и такое. Но сейчас жрецы запрещают подобные браки даже царям, что, конечно, неумно. Но ты опоздал – надо было выбирать раньше. Либо я – либо она. А теперь, когда у нее ребенок...
– Давай о шардана, – напомнил я.
– О шардана... Я поняла, что не смогу править одна. Прет – не помощник, он лишь меч. Я вполне справлюсь с делами в Микенах, но иногда появляется нечто, недоступное мне. Например, шардана.
– Почему? – вновь удивился я. – Твой отец...
– Отец никому не доверял таких дел. Ни я, ни Прет не бывали за морем. Я не знаю, где Хаттусили, где Урарту, где Та-Кемт. Здесь я ошибусь, Клеотер. Так что ты нужен – пока. Есть еще одна причина, но я о ней тебе не скажу... Ладно, где список тех, кого мы берем в Фивы?
Я выбросил из головы убийц Эгеона и усатых шардана, и мы занялись списком.
В ночь перед отъездом я вновь увидел свой странный сон. Я снова шел по коридору, сзади шагала стража, и большой черный пес по имени Гар терся о мои руки. Но это продолжалось совсем недолго – всего лишь миг. Ослепительный свет – и я вновь лежу на жестком каменном ложе.
...Люди у стен – они кутаются в фаросы, словно пытаясь скрыть лица. Одного я узнаю – богоравный Арейфоой, еще нестарый, лет сорока, почему-то в тяжелом пластинчатом панцире. Женщина – та, что сейчас положит мне на лоб холодную руку. Она тоже знакома – красивое, но уже тронутое временем лицо, на глазах почему-то слезы. Я слышу шепот, слова доносятся глухо, словно издалека:
– Бедный мальчик!
Кого она жалеет? Меня – или того, другого, – худого, с исцарапанными руками? Вновь кажется, что мы с ним очень похожи...
– Но почему? Почему?
Кто-то, кажется Арейфоой, подходит к женщине и осторожно придерживает ее за плечи. Она плачет, затем медленно подходит ко мне. Холодная рука ложится на лоб.
– Прости, царевич...
Я проснулся в холодном поту, в сердцах помянув Иштар и все каверзы ее. Боги перепутали сны... Вновь стало страшно, как тогда в подземелье. Я накинул фарос и направился пустым коридором в спальню к Дейотаре. Мы редко ночевали в одной комнате, и в эту ночь дверь оказалась запертой. Я вышиб ее ногой, и, не сказав ни слова, рухнул на ложе, накинув на голову покрывало. На этот раз боги оказались милостивы к бывшему царскому мушкенуму. Я заснул сразу, но сквозь сон чудилось, будто Дейотара молча сидит рядом, и лицо ее мне кажется странным – словно дочь Ифимедея знает, что творится со мною.